Воспоминания о гонках в Англии
Этот рассказ о выступлении первого русского гонщика в мотогонке «Турист Трофи» мы отыскали в скромном ежегоднике «Московского общества конькобежцев и велосипедистов-любителей» за 1913 год. Честно говоря, велик был соблазн опубликовать эту историю целиком. Уж очень забавно описывал Борис Кремлев свои приключения по пути на остров Дуглас (так прежде называли в России остров Мэн). Увы, недостаток места в журнале не позволил этого сделать, и нам пришлось в основном ограничиться лишь теми отрывками, которые посвящены непосредственно самой гонке, которая и по сию пору остается одной из наиболее престижных в мире мотоспорта.
Весной 1913 г. мне представился случай посетить Англию, чем, конечно, я и не преминул воспользоваться, тем более что там недели через три ожидались грандиозные международные гонки, ежегодно устраиваемые «Унион-Клубом» на острове Дуглас (Шотландия) и носящие название «Tourist Trophy».
Из Москвы я выехал 27 апреля.
Поезд отходил в 1 час дня. К этому времени на вокзал собрались проводить меня мои соратники-товарищи по спорту, то есть велосипедисты и мотористы, все лучшие приятели, с которыми не раз приходилось делить и радость и горе. Когда я подъехал к вокзалу, то все были уже в сборе. Такая аккуратность их и в такое время меня очень растрогала.
До отхода поезда оставалось еще минут 50, и мы перед прощанием решили посидеть и «спрыснуть» слегка мой отъезд.
В разговоре да в смехе время летит незаметно... Смотрю, до отхода поезда остается 10 минут.
Конечно, все пошли проводить меня до вагона, посмотреть, как устроился.
Снова смех, шутки...
Дррр... Второй звонок... Опять объятия, поцелуи, рукопожатия.
Ребята, «скатывайся».
Моментально опустело мое купе. Я остался один. И вдруг, точно оборвалось что-то в груди и защемило сердце. Как будто всех этих милых «ребят» я видел уже в последний раз.
Но что это? Смотрю, на скамейке лежит бутылка водки «сивухи», совершенно нетронутая, и еще какой-то квадратный сверток. Выскакиваю вслед за ними на площадку узнать, что «сей сон» значит.
«А это,— кричат,— от нас подарок англичанам; у них этого нет. Смотри только, не разбей бутылку-то, стекло тонкое, да и пробка-то неважная, как бы не выскочила. А в коробке папиросы».
Купе, в котором мне пришлось ехать, было двухместное, и я волей-неволей «разговорился» с моим компаньоном, оказавшимся французом. Вначале «разговор» наш не очень-то налаживался, но уже подъезжая к Варшаве, мы знали друг друга так, как будто бы были знакомы лет двадцать, а между тем разговорная система наша имела больше мимики и жестов, чем слов.
До Александрова (границы) мы ехали с ним вместе, и, надо сказать правду, я уже не ощущал того чувства одиночества и покинутости, как при выезде из Москвы. Но вот в Александрове мы должны были расстаться, наши маршруты разветвлялись, и вновь неприятное чувство одиночества стало овладевать мной.
Поезд наш делал не менее 75 верст в час, и, как в синематографе, перед моими глазами одна картина быстро сменялась другой. Я, как очарованный, смотрел на непрерывно развертывающиеся передо мной все новые и новые виды.
Из Берлина на Флиссинген поезд уходил через 5 часов, и я уже решил часика 4 побродить по улицам столицы Германии.
Бродя по улицам и глазея по окнам магазинов, я не утерпел и купил себе несколько безделушек, совершенно мне ненужных. На окнах и вывесках многих магазинов красуются надписи: здесь говорят «по-русски». Но войдя в один из этих магазинов, сейчас же убеждаюсь, что говорят они по-русски так, как я по-немецки, но «обставляют» зато чисто по-немецки.
Из Берлина до Флиссингена добрался я тоже очень хорошо. Я не чувствовал больше той неловкости и так не конфузился, как раньше, если вводил своего собеседника каким-либо вопросом в недоумение.
Из Флиссингена нужно было ехать на пароход.
Здесь вышло маленькое недоразумение. Матрос-голландец, не поняв моих объяснений, забрал мой саквояж и пошел на пароход, да не на тот, на котором я должен был ехать, и, несмотря на все мое «красноречие», упрямо шел на свой пароход; пришлось силой взять у него свои вещи и отправиться самому на рекогносцировку. Искал я сравнительно недолго и, предъявив свой билет, отправился в указанную мне каюту.
В 6 или 7 часов утра наш пароход прибыл к берегу Англии. То был порт Гарвич.
Здесь багаж наш подвергся таможенному осмотру, и правду сказать, еще более поверхностному, чем на границах Германии и Голландии. Только одна бутылка водки почему-то привлекла внимание осматривающего мои вещи чиновника, но слова «массаж» было вполне достаточно, чтобы он остался удовлетворенным и отправился с осмотром к следующему.
К приходу парохода здесь всегда уже готов поезд, и все приехавшие тотчас же после таможенного осмотра стремглав бросились занимать в нем места. Но совсем не слышно было ни криков, ни шума, ни ругани, обычных в таких случаях. Не прошло и 5 минут, как все водворилось по своим местам: и пассажиры и багаж.
Через два часа мы прибыли в Лондон. Об этом мне пришлось уже догадываться самому, отчасти прислушиваясь к разговору моих соседей из купе, который оживлялся по мере приближения к городу, причем несколько раз упомянулось слово «Лондон», а отчасти и по другим признакам.
Мне надо было ехать в г. Ковентри, 120 верст за Лондон, на фабрику мотоциклов «Rudge Whitworth». Там я хотел достать себе мотоцикл с тем, чтобы самому попытать счастья на предстоящих в скором времени международных мотоциклетных гонках «Tourist Trophy».
Будучи еще в России, я списался относительно этих гонок с заводом «Rudge», и мне обещали дать в Ковентри переводчика; но так как от Флиссингена до Ковентри мне предстояло ехать без переводчика, то я еще в Москве «на всякий пожарный случай» приобрел книжку «Русский в Англии». И, как оказалось, очень хорошо сделал; не будь ее, я не знал, как и в Ковентри попал бы. Но так или иначе с помощью этого путеводителя я разыскал вокзал, с которого мне предстояло ехать дальше.
До этого вокзала я доехал, наняв таксомотор, но, плохо еще ориентируясь в английских монетах и притом еще спеша, я, по-видимому, что-то многовато дал шоферу, ибо он, сняв шляпу, отвесил мне низкий поклон, а когда я немного отошел, он подозвал какого-то малого, и они весело загоготали, считая по-видимому меня или за дурака или сумасшедшего; не мог же он знать, что я иностранец (я с ним дорогой ни словом не обмолвился), а нанял мне его полисмен.
Но вот я в поезде, который мчит меня к конечному пункту моего путешествия. Был уже четвертый день, как я выехал из Москвы.
Ну, думаю, наконец-то поговорю по-русски, только вот не так ли этот переводчик силен в русской словесности, как я в английской. Если так, пиши пропало, ни за что, думаю, не выдержу и сбегу через неделю обратно в родную Москву.
Вот поезд остановился. Беру свой саквояж и схожу на платформу.
Но как же меня узнает мой переводчик? Об этом я и не подумал раньше...
Стоп, держись, брат,— вот ко мне направляются каких-то два типа. Неужели меня сразу узнали, и один из них мой переводчик? Делаю сам несколько шагов навстречу. Но что это? Ошибка? Оба что-то лопочут: не то по-английски, не то по-немецки — сам черт их не разберет. Решив, что они ошиблись, приняв меня не за того, кто им нужен, я стал им это, как мог, разъяснять. Но вот кто-то из них произнес: «мистер Кремлев».
Ура, свои, все легче, а то не знал бы, куда и ткнуться. Оказывается, это и были мои «переводчики»; один из них знал немецкий язык, другой — французский. И с чего это на заводе вообразили, что я должен говорить на одном из этих языков?
Встретившие меня оказались очень хорошими ребятами. Один из них был конструктором, а другой — заведующим каким-то отделением на заводе.
Еще до отъезда в Шотландию мне представился случай посмотреть гонки на известном мировом треке «Брукленд». Длина этого трека 3 версты; сделан он из громадных цементных плит и имеет очень высокие виражи, позволяющие свободно развивать автомобилям и мотоциклам колоссальнейшие скорости. Все мировые рекорды поставлены здесь.
На эти гонки съезжается всегда масса публики; одни — посмотреть гонки, другие — специально для «игры». Как это ни странно, но азарт и сюда нашел себе дорогу, и, как видно, здесь это обычное явление. Какие-то два типа с подозрительными физиономиями стоят на каких-то подмостках (нечто вроде эшафота); около каждого водружен шест с доской, на которой написаны имена состязующихся гонщиков с помеченными против каждого различными цифрами. И вот желающие «сыграть» (а таких было изрядно) в обмен на деньги получали от этих типов металлические чеки, по которым после каждого заезда «счастливцы» получали свою ставку умноженной, но таких что-то было немного. Но в общем я так и не понял всей этой «механики».
Гонки меня, как моториста, сразу захватили. Да и было на что посмотреть.
На старт выстроилось до 30 машин различных фирм, но одинаковой мощности. Ширина трека вполне позволяет сразу пускать такую массу участвующих. Вот сигнал стартера, и все сорвались с места, лишь у двоих закапризничали моторы, но и они, что-то поправив, унеслись вслед за своими конкурентами.
Уже на первом вираже было видно, как растянулись все участники. Но вот из-за второго виража показывается быстро растущая точка, скоро уже можно разглядеть фигуру гонщика, совершенно припавшую к машине, одна лишь голова возвышается слегка над рулем.
С зловещим треском проносится мимо старта маленькое чудовище со своим затянутым во все кожаное пассажиром. Сейчас же рядом с судейской трибуной на специальном щите пишется скорость, что-то около 110 километров в час.
Вслед за первым, стараясь его накрыть, идут и остальные. Работа моторов у всех доведена до максимума.
Да и чего бояться — дорожка ровная и широкая, виражи настолько длинны и высоки, что «занести», безусловно, не может, только «жарь».
Я знал, что все участники этой гонки будут участвовать и в гонке «Tourist Trophy», и потому с большим вниманием следил за их работой.
Ко дню отъезда в Дуглас на гонку «Tourist Trophy» на фабрику «Rudge» съехались еще гонщики. Всего нас набралось 12 человек — все народ молодой, энергичный, а главное, жизнерадостный.
Еще до отъезда я успел со всеми перезнакомиться и уже знал каждого гонщика по фамилии. Большинство из них были служащие от «Rudge» из Ковентри и других городов, и все они уже не раз участвовали в предстоящей нам гонке. В числе их было несколько рекордсменов, рекорды которых стояли на «Брукленде», о чем свидетельствовали висевшие у них на часовых цепочках жетоны и медали.
До о. Дугласа мы ехали все вместе и очень весело. Здесь я лично убедился в том, насколько ошибаются все те, кто думают, что англичане — замкнутый и флегматичный народ. Все ехавшие со мной гонщики как молодые, так и более взрослые, а таких было пятеро (30—35 лет), всю дорогу от Ковентри до Дугласа дурачились и шутили, как школьники.
На другой день после прибытия отправились смотреть приготовленные для гонок машины.
Здесь в городе от завода «Rudge» имеется специальный гараж, куда еще до нашего приезда были присланы 30 гоночных машин, совершенно новых. Гараж состоял из нескольких помещений и внутреннего двора. Одно помещение было занято сплошь запасными машинами, не менее двадцати. Другое отведено под мастерскую, и самое большое для наших 12 машин. На дворе же под навесом стояли два автомобиля марки «FIAT».
Доставить всю эту «музыку» сюда стоило, безусловно, не дешево, да и вообще расходов с этой гонкой фирмам, участвующим в ней, нести приходится слишком много. Для примера можно привести такие цифры: заводу «Rudge Whitworth» гонка эта обошлась около 30000 руб., «Triumph» — 20000 руб., «Indian» — 20000 руб. Чем крупнее фирма, тем больше они пускают гонщиков; следовательно, и расходов несет больше.
Гонка «Tourist Trophy» устраивается ежегодно на острове Дуглас по раз и навсегда определенной дороге. Но что представляет из себя эта дорога, трудно себе даже представить. Увидев ее впервые, я сразу убедился, что совсем не напрасно так серьезно все готовятся к этой гонке.
На другой день по приезде в Дуглас мы, разобрав свои машины и попробовав их здесь же по переулку, поставили на свои места, а сами разместились на автомобилях и отправились знакомиться с дорогой, по которой должна была состояться гонка. Кроме меня, приехавшего на эту гонку впервые, все остальные уже знали эту дорогу великолепно и раньше, не раз участвуя в этой гонке. Но по традиции все должны были проехать первый раз по ней как бы «пикником».
Я решил внимательно изучить эту дорогу и, еще выезжая из гаража, запасся карандашом и бумагой, чтобы схематически набросать весь путь и отметить особо опасные и запутанные места. Но в первых же 5 верстах я спрятал и карандаш и бумагу в карман, убедившись в бесцельности моих стараний, и стал спокойно любоваться окрестностями.
Дорога, по которой мы ехали, представляла из себя один сплошной зигзаг и шла через горы и ущелья острова, местами же по краю страшных пропастей и обрывов. Казалось, одно неловкое движение нашего шофера, и через несколько секунд будем лежать на дне котловины превращенными в груду костей и мяса. Но шоферу, безусловно, хорошо был знаком каждый излом дороги, и он уверенно вел машину по опасным местам. На некоторых таких пунктах мы останавливали машины, и мои спутники обменивались какими-то воспоминаниями, а о чем, к великому моему сожалению, я понять не мог.
Часа через три-четыре мы вернулись обратно, въехав в город с противоположной стороны.
Вся дорога состояла почти из непрерывных поворотов, перекрестков, чудовищных подъемов и неожиданных спусков и представляла из себя как бы окружность в 60 верст длиною.
Запомнить с одного раза дорогу нет никакой возможности, так она извилиста и запутанна. Поэтому до гонок от «Унион-Клуба» дается две недели для тренировки.
Тренироваться можно только между 3 1/2—5 1/2 часов утра; минута раньше или минута позже влечет за собой дисквалификацию гонщика. Но зато в эти два часа на дороге, по которой идет тренировка, замирает всякое постороннее движение. Дорогой приходится проезжать через одно селение и два небольших городка. И здесь по улицам, по которым несешься, как очумелый, не встретишь ни души. Лишь в окнах, дверях или на заборах, несмотря на такой ранний час утра, видны головы любопытных, провожающих проносящихся мимо них гонщиков сочувственными криками.
В этот раз на гонку съехалось такое же количество участников, как и в прошлом году, около 200 человек различных национальностей. Из русских был один я, и даже за все время существования этой гонки (как я узнал позже).
В первый день, вернее утро, тренировки мне дали одного из гонщиков с тем, чтобы он показал и объяснил мне дорогу. Но этот малый очень своеобразно понял это поручение и с места в карьер предложил мне такой ход, что я, рискуя ежеминутно разбить где-либо на повороте череп, еле за ним поспевал. И лишь одно глупое самолюбие не позволяло мне как-нибудь попросить его сбавить прыти.
Я был совершенно «задерган». То вдруг приходилось на полном ходу выключать сразу машину и нажимать что было силы тормоза, так как перед носом внезапно вырастала стена или угол дома, моста или вообще было какое-либо препятствие, заставлявшее резко менять бешеный бег машины. То нужно было, поставив машину на самую малую передачу и заставив мотор работать вовсю, сразу взбираться на такую крутизну, что я даже не знал, возьмет ли машина или поползет обратно задом.
И не знаю, вряд ли кончился бы благополучно для меня этот первый день моего официального выступления в Англии как гонщика, если бы у старавшегося так себя показать передо мной (я в этом уверен) моего «чичероне» не прогорел вдруг клапан, машина его сразу сдала ход, а затем вскоре и совсем остановилась.
Обрадованный таким обстоятельством, я тоже остановил свою машину и, как бы с сожалением, покачал головой. Но, вижу, мой малый дает мне понять, чтобы я не обращал на него внимания и ехал бы дальше.
«Ну уж дудки, брат, думаю. Черта с два поеду я».
Вспотел и устал я страшно и, главное, от того сильного нервного напряжения, в каком находился ежесекундно весь мой организм.
Твердо решив дальше не ехать, я снял кожаный шлем, куртку и две толстые фуфайки. Все гонщики одеваются на эту гонку так толсто не от холода, а на случай падения: все-таки чем толще одет, все мягче обо что-либо «приложиться».
Запасного клапана у моего партнера с собой не оказалось, не нашлось и у меня. И мы с ним, оттащив машины с дороги в сторону, развалились неподалеку на травке и стали ожидать, когда можно было бы ехать обратно.
А ждать нужно было около часа.
За это время мимо нас пронеслось 30—40 гонщиков, не обращавших на нас никакого внимания. Оказывается, разбейся мы даже чуть не на смерть, и то ни один не остановится подать помощи. Но тотчас же после 5 1/2 часа утра из города выезжают подбирать своих гонщиков автомобили от фирм.
Автомобиля мы дожидаться не стали, и только стрелка моих часов показала 5 1/2, я вывел свою машину на дорогу, компаньон мой уселся на багажник, и мы отправились обратно.
Вначале мой пассажир что-то не очень мне доверял, то и дело делая мне какие-то замечания. Но потом, видя, что я спокойно и уверенно управляю машиной, успокоился, а когда подъехали к городу, даже что-то замурлыкал.
Следующий день тренировки оказался для меня два раза чуть не роковым.
В этот раз я выпросил себе в «проводники» другого гонщика, объяснив ему, как мог, чтобы он от меня не удирал и дал бы приглядеться к местности.
Вначале все шло хорошо: ехал он хотя и довольно быстро, но не так, как первый накануне. Да и местность мне была уже более или менее знакома по предыдущему дню.
Мы, вероятно, так бы благополучно и кончили дистанцию. Но... тут меня точно что дернуло. «А. ну-ка, думаю, покажем, как ездят у нас в России». Недолго думая, даю машине полный ход и, обдав удивленного таким оборотом дела моего «проводника» столбом пыли, мигом исчезаю из его глаз.
Ехать первым показалось довольно хорошо. Издали видно было, куда дорога делала изгиб, но зато было опасно в том отношении, что я совершенно не знал, что таил в себе тот или иной поворот.
Я думал, что мой спутник очень скоро меня догонит. Но проехав еще верст 6-8 и никого не видя за собой, я еще более набрался храбрости и уже без прежней осторожности брал повороты и мосты.
Но вот пролетаю через какой-то мост и не успеваю опомниться, как перед самым моим носом торчит угол какого-то дома. Скорее инстинктивно, чем что-либо соображая, делаю рулем резкий поворот и, почти касаясь стены, влетаю в какой-то переулок.
Но не все еще кончилось этим.
От резкого толчка в сторону у меня с переднего колеса слетела по-видимому слабо накачанная шина, камера навернулась на втулку и разорвалась на несколько частей; я уже не мог выровнять хода машины, и она затанцевала по обеим сторонам переулка. Сразу затормозить было опасно, и когда я остановил машину, я был уже в конце этого переулка. Хотя со мной и была запасная камера, но я не знал, куда отсюда ехать и поэтому, оставив пока машину здесь, побежал к мосту подождать своего спутника.
Не успел я еще добежать до моста, как увидел моего компаньона, выезжающего на мост и притом довольно тихо. Здесь, оказывается, нужно было круто сворачивать в сторону. Заорав что было моих сил, я остановил его и, подбежав, объяснил, в чем дело.
Камеру мы переменили очень скоро и опять заныряли в поворотах. Но я уже не рисковал выскакивать и ехал сзади, приглядываясь к местности. И привыкнув уже немного к поворотам, я довольно сносно в них «разбирался».
Но вот мой товарищ, вдруг точно очумелый, понесся вперед полным ходом. Я, конечно, отстать тоже не хотел и устремился за ним. Пролетев все так же быстро версты 3, он вдруг сбавил ход и я разобрал впереди признаки моста. Вот ближе, ближе. Он уже на мосту и через секунду исчез в сторону.
Не уменьшая хода машины, я въезжаю на мост и к своему ужасу вдруг вижу, что мост имеет форму острого угла. На таком ходу нечего было и думать сделать такой неожиданный резкий поворот, и я, выключив машину, изо всех сил нажав и совершенно наклонившись во внутреннюю сторону, хотел так или иначе смягчить удар. Все это хотя и помогло и удар был ослаблен, но инерция была так сильна, что машина, продолжая уже безвольное свое движение, вместе со мной со страшной силой ударилась о каменную стену моста.
Первое впечатление при ударе было такое, как будто у меня разорвались или оторвались все внутренности, дыхание совершенно сперло и я, кое-как выбравшись из-под обломков машины, минуты две ловил ртом воздух, упорно не желавший идти в мои легкие. В довершение всего в желудке у меня поднялись сильные боли, так что я не мог ни сесть, ни лечь.
Машину я все-таки кое-как оттащил в сторону, а то она представляла большую опасность для едущих сзади других гонщиков. Машина моя была исковеркана «влоск»: оба колеса совершенно смяты, рама выгнулась дугой, а верхняя часть цилиндра висела на проводе от магнето.
Часа через полтора по окончании времени тренировки за мной приехал наш автомобиль (подобравший еще до меня тоже потерпевшего крушение гонщика фирмы «Rudge»). Укрепив мою машину и устроив меня так, чтобы меньше трясло, мы двинулись в город.
По дороге то и дело попадались гонщики или чинившие машину, или спокойно сидевшие с ней рядом, по-видимому дожидавшиеся своих автомобилей.
Верстах в 5 от города мы увидели еще машину «Rudge», но гонщика не было видно. Оказывается, он остановил кого-то из товарищей и тот довез его до города на багажнике. Захватив и эту машину, мы через несколько минут были дома.
Здесь я поступил в полное распоряжение нашего массажиста и подвергся настоящему истязанию. Сначала он вымазал меня каким-то снадобьем, а затем принялся так массировать бока, грудь и живот, особенно последний, что я едва сдерживался от крика. Такая экзекуция продолжалась со мной два дня, и хотя уже на другой день чувствовал себя очень хорошо, но ездить мне не позволили, дав новую машину только на третий день.
За все время тренировки я привел в совершенную негодность три машины, но зато уже смело конкурировал с хорошими ездоками, довольно сносно изучил дорогу и смело брал повороты, подъемы и спуски.
Но не всем так сравнительно дешево достались эти дни тренировки: около 30 гонщиков в эти дни получили настолько серьезные повреждения, что не могли принять участия в предстоящем состязании.
И вот, наконец, наступил день гонки.
Смотри также статью Адский рай для мотогонщиков. Гонка «Турист Трофи».